[Tille]

Сказка



В храме - золоченые колонны,

Золоченая резьба сквозная.

От полу до сводов поднимались.

В золоченых ризах все иконы,

Тускло в темноте они мерцали.

Даже темнота казалась в храме

Будто бы немного золотая.

В золотистом сумраке горели

Огоньками чистого рубина

На цепочках золотых лампады.



Рано утром приходили люди,

Богомольцы шли и богомолки.

Возжигались трепетные свечи,

Разливался полусвет янтарный.

Фимиам под своды поднимался

Синими душистыми клубами.

Острый луч из верхнего окошка

Сквозь куренья дымно прорезался.

И неслось ликующее пенье

Выше голубого фимиама,

Выше золотистого тумана

И колонн резных и золоченых.



В храме том за ризою тяжелой,

За рубиновым глазком лампады

Пятый век скорбела Божья Матерь

С ликом, над Младенцем наклоненным,

С длинными тенистыми глазами,

С горестью у рта в глубокой складке.

Кто, какой мужик нижегородский,

Живописец, инок ли смиренный,

С ясно-синим взглядом голубиным,

Муж ли с ястребиными глазами,

Вызвал к жизни тихий лик прекрасный,-

Мы о том гадать теперь не будем.

Живописец был весьма талантлив.



Пятый век скорбела Божья Матерь

О распятом сыне Иисусе.

Но, возможно, оттого скорбела,

Что уж очень много слез и жалоб

Ей носили женщины-крестьянки,

Богомолки в черных полушалках

Из окрестных деревень ближайших.

Шепотом вверяли, с упованьем,

С робостью вверяли и смиреньем:

"Дескать, к Самому-то уж боимся,

Тоже нагрешили ведь немало,

Как бы не разгневался, накажет,

Да и что по пустякам тревожить?

Ну а Ты уж буде похлопочешь

Перед Сыном с нашей просьбой глупой,

С нашею нуждою недостойной.

Сердце материнское смягчится,

Там, где у судьи не дрогнет сердце.

Потому тебя и называем

Матушкой-заступницей. Помилуй!"



А потом прошла волна большая,

С легким хрустом рухнули колонны,

Цепи все по звенышку распались,

Кирпичи рассыпались на щебень,

По песчинке расточились камни,

Унесло дождями позолоту.

В школу на дрова свезли иконы.

Расплодилась жирная крапива,

Где высоко поднимались стены

Белого сверкающего храма.

Жаловаться ходят нынче люди

В областную, стало быть, газету.

Вот на председателя колхоза

Да еще на Петьку-бригадира.

Там, ужо, отыщется управа!



Раз я ехал, жажда одолела.

На краю села стоит избушка.

Постучался, встретила старушка,

Пропустила в горенку с порога.

Из ковша напился, губы вытер

И шагнул с ковшом к перегородке,

Чтоб в лоханку выплеснуть остатки

(Кухонька была за занавеской.

С чугунками, с ведрами, с горшками).

Я вошел туда и, вздрогнув, замер:

Средь кадушек, чугунков, ухватов,

Над щелястым полом, над лоханью,

Расцветая золотым и красным,

Божья Матерь на скамье ютится

В золотистых складчатых одеждах,

С ликом, над Младенцем наклоненным,

С длинными тенистыми глазами,

С горечью у рта в глубокой складке.

- Бабушка, отдай ты мне икону,

Я ее - немедленно в столицу...

Разве место ей среди кадушек,

Средь горшков и мисок закоптелых!

- А зачем тебе? Чтоб насмехаться,

Чтобы богохульничать над нею?

- Что ты, бабка, чтоб глядели люди!

Место ей не в кухне, а в музее.

В Третьяковке, в Лувре, в Эрмитаже.

- Из музею были не однажды,

Предлагали мне большие деньги.

Так просили, так ли уж просили,

Даже жалко сделалось, сердешных.

Но меня притворством не обманешь,

Я сказала: "На куски разрежьте,

Выжгите глаза железом,

Божью Матерь, Светлую Марию

Не отдам бесам на поруганье".

- Да какие бесы, что ты, бабка!

Это все - работники искусства.

Красоту ценить они умеют, Красоту по капле собирают.

- То-то! Раскидавши ворохами,

Собирать надумали крохами.

- Да зачем тебе она? Молиться -

У тебя ведь есть еще иконы.

- Как зачем? Я утром рано встану,

Маслицем протру ее легонько,

Огонек затеплю перед ликом,

И она поговорит со мною.

Так-то ли уж ласково да складно

Говорить Заступница умеет.

- Видно, ты совсем рехнулась, бабка!

Где же видно, чтоб доска из липы,

Даже пусть и в красках золотистых,

Говорить по-нашему умела!

- Ты зачем пришел? Воды напиться?

Ну так - с Богом, дверь-то уж открыта!



Ехал я среди полей зеленых,

Ехал я средь городов бетонных,

Говорил с людьми, обедал в чайных,

Ночевал в гостиницах районных.

Постепенно стало мне казаться

Сказкой или странным сновиденьем,

Будто бы на кухне у старушки,

Где горшки, ухваты и кадушки,

На скамейке тесаной, дубовой

Прижилась, ютится Божья Матерь

В золотистых складчатых одеждах,

С ликом, над Младенцем наклоненным,

С длинными тенистыми глазами,

С горечью у рта в глубокой складке.



Бабка встанет, маслицем помажет,

Огонек тихонечко засветит.

Разговор с Заступницей заводит...



Понапрасну ходят из музея.



(c) В. Солоухин