"Я сегодня весь день пытал детей" (с) Тао
"Именно таким путем люди создают ангелов. Люди не виноваты: они не умеют делать это по-иному".
(с) Виктор Гюго. "Отверженные"
Темно и холодно в камере. И в сон клонит. Почему-то.
Почему-то? Мастер, а вы по ночам спать не пробовали? Говорят, помогает.
А потом лязгает замок, в полутьму вталкивают девочку... Катю. Катюшу Егорову - зареванную, испуганную донельзя. Ее колотит - и Мария Ефремовна (ладно уж, никто не видит) бережно обнимает девочку. Успокаивает... Как может, а может она плохо.
- Нас расстреляют. Нас всех расстреляют, - точно заведенный, твердит ребенок. - А Вера говорит, что Ленин на небе все видит, и на небе, значит, коммунизм. Там, где Ленин не может не быть коммунизма... Значит, это неважно,что нас расстреляют...
читать дальше
Страшно - до тошноты. Страшно и стыдно, что вот - учила их, задавала диктанты и упражнения, и Егорову - Егорову, которую считала лучшей, явно выделяла, оказывается, совсем не знает. Оказывается, не волчат дрессировала, приучая не кусаться - учила детей, самых обычных. Детей, оказавшихся в страшной беде. Детей, которых она, Мария Ефремовна, благонадежная, комсомолка, кандидат в Партию, знает только по фамилиям. И лишь немногих поименно. И теперь, когда Катя сбивчиво рассказывает, что было и как - там, с ними, еще до всего - не узнает учительница своих учеников, переспрашивает. "Вера - это Стародубцева? А Рита - Каховская?" У них - своя, совсем другая жизнь. К ним синицы в столовую залетают.
Стыдно. Нельзя сейчас Катю слушать - про их разговоры в камере, про стихи новенькой... Нельзя. И не слушать - невозможно. Потому, что сейчас хорошо помнишь, как равнодушно проходила мимо них, когда их заплаканных, оглушенных - вели от "кума". Тогда - все в порядке, часть перековки... А сейчас - стыдно.
В темноте сидят девушка (пока еще комсомолка, пол часа назад еще проводившая сочинение "Мы перековываемся" среди маленьких з/к) и девочка (крестьяночка и дочь крестьянина, ухнувшая в тюремную пропасть по закону "семь восьмых", по страшным "трем колоскам"). Сидят, обнявшись, как сестры.
Сквозь всхлипывания, с судорогой голоса и души:
- А Василий Анатольевич - сука. С-с-сука!
- Катюша, нельзя так говорить, - еще по инерции, еще - благонамеренно твердит "училка". - Василий Анатольевич просто требовательный, строгий...
- Он поэтому велел Макаровой ноги переломать, да?! - почти крик. - А Кошкину глаза выдавил?!!!
Оглушенная тишина. Нахал Кошкин - просто здоровьем дышущий, невозможный мерзавец, столько раз на уроках, кажется, прибила бы. Но - сильный, не отнять, смелый... Девочкам, особенно уголовным, кажется, нравился, и даже то, что с Первомайской дрался... И он - калека.
И у Макаровой - нахальной решительной девицы - сломаны ноги?
И это все - Василий Анатольевич?
Так не бывает... Так не бывает... Так не бывает...
- Нас всех расстреляют...
- Нет, Катенька, нет. Все будет хорошо. Не плачь. И письмо ты еще домой напишешь, и не одно...
- Мария Ефремовна, а вы в Бога верите?
- Не знаю, Катюша... Теперь, наверное, да...
"Все будет хорошо..."
____________________________
С игрой все вышло как всегда - задачи почти никто не выполнил (я в том числе, ибо стервозная истеричная училка по общему мнению у меня не получилась), часть народа переехалась, часть хочет еще, часть ничего подобного больше не хочет в принципе и большинство считает, что игра удалась.
А еще почти все время из "радио" (понятно, что из плеера) неслась бодренькая музыка 30-х гг: пионерские марши, кантаты Сталину и прочее. Песни эти я долго и мучительно нарезал, а теперь они крутятся в голове и уходить не желают. Зомбирование, одним словом.